Что мы оставим после себя? Наследие для потомков в цифровую эпоху — Place for Plays

Что мы оставим после себя? Наследие для потомков в цифровую эпоху

У Билла Коберли умер отец, который наиграл 4600 часов в Civilization IV. И Билл, будучи автором сайта Ontological Geek написал большую заметку о том, что же ему, в конце концов, делать со старыми сохранениями игры отца: «Удалять? Доигрывать? Оставить для внуков?» И, что самое ужасное, эти вопросы не появляются из ниоткуда и не являются пост-рефлексивными ироничными шутками — они полностью отражают ценности автора, который не может понять, что же ему дальше делать.


В каком-то смысле, это очень похоже на мировоззренческий кризис у людей развитых стран в 60-70-х годах прошлого века. Если вкратце, то это период так называемого «государства всеобщего благоденствия» — формы капиталистического устройства государства, когда населению гарантирован достойный уровень жизни за счёт перераспределения налоговых средств в интересах обычных граждан. Это время, когда люди вырастают из простого «выживания» и начинают «жить». Всеобъемлющее «надо», постулируемое церковью/государством/семьёй и иными институтами, сменяется на почти столь же всеобъемлющее «хочу». Появляется «общество потребления» — форма организации людей, при которой рынок способен функционировать за счёт повышения уровня потребления самих работников предприятий-производителей товаров, а не за счёт экспорта товаров.


Проблема общества потребления состояла в том, что кроме самого этого потребления иных ценностей у среднестатистического обывателя не было. Пресловутый вещизм можно было наблюдать и у жителей штатов (например, первая серия сериала «С- значит Семья» повествует о том, как главный герой хочет подняться в глазах окружающих за счёт покупки телевизора с самым большим экраном), и у жителей СССР, статус которых мог быть заметно повышен в глазах окружающих при получении каким-либо способом импортных джинсов или иных товаров повседневного потребления. Да что там говорить — ещё пару лет назад наличие айфона последней (на тот момент) модели считалось крайней степенью успешности.

Одни люди в то время уповались «потреблядством», другие же пытались отыскать свой путь в борьбе с нравственными устоями. Можно сказать, что постмодернизм берёт свои корни оттуда же — все мировоззренческие конструкты (включая весь спектр идеологий и религий-верований) по природе своей равноценны и люди, как в магазине, вольны выбирать тот способ мировосприятия, который им ближе. Формируется полимодальность мышления, толерантность к различиям и отличиям, а повседневная деятельность сводится к реализации собственного потенциала, получения за это денежных средств для последующей траты оных на различного вида товары и услуги. Правда, жизнь человека всё также остаётся подконтрольна условным «внешним силам», только теперь к религиозным постулатам и идеологическим навершиям подключается реклама и сми всех сортов. Но, зато, появляется свобода выбора, правда опять, лишь иллюзорная, но всё равно приносящая внутреннее удовлетворение обывателю.


И точно так же мы — спустя почти пол сотни лет оказываемся на очередном распутье. Поднятые Биллом Коберли вопросы выходят за границы привычного и постулируют проблемы, которые появились в нашу, привычную нам цифровую эпоху. Мир мемов, смешных картинок и забавных комикс-стрипов в том виде, в котором он есть сейчас, появился меньше десятка лет назад. Виртуальное пространство социальных сетей и интернета в самом широком его смысле стало местом жизнедеятельности огромных масс людей. Мы обмениваемся смешнявками, сохраняем лучшее в облачных хранилищах, привязанных к нашим профилям. Уже даже нет необходимости сохранять полюбившееся нам на какие-либо носители, ведь доступ в сеть для тех, кто там находится постоянно, есть почти везде, где они проводят своё время. И чем дальше будет идти время, тем больше вопросов и проблем будет возникать. Ещё 5 лет назад имело смысл покупать новинки на DVD-Дисках, ещё 10 лет назад в ходу были VHS-кассеты. Игры могли занимать целые полки. Книги пылились в шкафах (хотя, у многих они до сих пор там пылятся), но движение к оцифровыванию всего и вся очевидно. И, что же в конце концов мы оставим своим детям, а потом и своим внукам.


На данный момент, все эти фантазии выглядят словно страшные антиутопии. Вместо альбомов с фотографиями — профили Инстаграмов. Вместо дневников — профили социальных сетей. Вместо писем с переписками — зашифрованные диалоги в мессенжерах. Вместо полок с чем угодно — виртуальные витрины онлайн магазинов. И вопросы Коберли «а что мне делать с этими сохранениями из Civilization IV?» на самом деле вполне логичны — эти сохранения и есть осколки жизни его отца, и они вполне могут представлять ценность. Они могли представлять для него ценность. Но, если он не оставил никаких пометок, на самом ли деле они были ценны?


Просто подумайте о том, какой бы мем вы хотели показать своим детям? Какая пикча для вас оказалась важна? Однако, если раньше количество вещей, которые мог собрать вокруг себя человек, ограничивалось вместимостью его жилища и его денежными средствами, то теперь количество цифровой информации, которую мы можем сохранить, почти не ограничено. Информации итак слишком много, мы поглощаем её терабайтами и время от времени отмечаем “лайком” ту, что достойна. Достойна нас сейчашних. И не факт, что завтрашние «мы» будут испытывать те же эмоции, что и мы сейчашние. И будут ли эти «мы» вообще испытывать какие-либо эмоции при виде этого?


Мои вопросы, как и вопросы Билла, скорее риторические, чем предметные. Сейчас на них нет однозначного ответа, а лет через 5-10 они вполне могут показаться глупыми и невежественными. Мир опять чуточку изменится, информационное пространство станет другим, что-то станет привычным, а что-то навсегда уйдёт из поля зрения юзеров. … а нейросети смогут и после нашей смерти вести наши профили в соцсетях и общаться с нашими потомками, кидать им мемасы и рассказывать истории, навеки зашифрованные в диалогах мессенджеров. И вот это было бы по-настоящему круто.